* это не настоящий римский бездомный. это какой-то румынский бродяжка у входа в музей.
и решила ответить сразу на несколько комментариев - про настоящих римские бездомных.
Про скитальцев
18 сентября. 14:45
Во-первых — Чайка. Ох, на днях драматическая история разыгралась. Бушевал он. Сам себе разбил голову — бросился на стену с разбега жарким душным вечером. Увезли на скорой. Переживаем за него. Теперь держим нос по ветру, следим за местными новостями. Без него и без его смеха идиота ночами (за что он и получил своё прозвище) сложно представить себе пересечение двух прелестных древних узких проулков, что сбегают в сторону Пантеона.
Чайка — наш ровесник, наверное. Он — самый настоящий алкоголик. Занят исключительно тем, что целыми днями выпрашивает денежку и к ночи всё пропивает. Спит в нише бокового нефа храма Санта-Мария-сопра-Минерва. Когда велись штукатурные ремонтные работы, он очень переживал, маялся, в конце концов переехал спать к аптеке. Спал на углу улиц, в прямом смысле — прямо на тротуаре, обнимая угол здания своим телом. Но никто его не гонял. Очень аккуратно обходили. Ведь все в квартале терпеливо ждали окончания ремонта. И на улицах царила тишина: Чайка — не пил. Все радовались. Но как только с храма сняли леса — жизнь потекла своим чередом. Чайка вернулся в свою спальню и буйствовал там на дневную милостыню ночи напролёт. Мы ведь тоже долгое время давали ему копеечку, игнорируя укоризненные взгляды местных. И так продолжалось до тех пор, пока не сообразили, что подавать ему нельзя.
Мы живём распахнутыми окнами в город. Кстати, Рим ночами очень тихий. Почти как деревня. Если представить себе тот час, когда и брехливые псы спят. Всякого прохожего на километр слыхать, и что именно говорит далёкая подвыпившая компания, и кто в какой квартире ставню приоткроет. Да и днём так. Особенно по воскресеньям. Центр перекрыт для движения. И много певчих птиц здесь живёт. А сколько перелётных! И есть такие, ради которых мы специально просыпаемся пораньше — послушать. Оттого слышим и как там наш Чайка поживает. Плохо, если у него «удачные» дни: тогда в запой уходит, ему тяжело потом. Много дней. Только если через больницу к жизни возвращается. Так что лично мы теперь редко ему подаём. У него тут, оказывается, идеальная диета — три стакана красного домашнего в день.
Выяснилось, что Чайка состоит на содержании у мороженщика — семидесятилетнего сластёны со штатом юных дородных продавщиц за тесным прилавком. Этот сухой, изящно одетый старикашка, чья лавчонка битком набита самым разным десертом, ежедневно снабжает Чайку свежим хлебом с ветчиной, в непременном сопровождении стакана вина. Да-да, из той самой вкусной булочной, что по переулку чуть выше. Кстати, Чайка, получив свой завтрак, нередко дерётся за хлеб на пока ещё пустой площади с самой настоящей морской чайкой. Хищницей. Тоже нашей соседкой. Она выкармливает птенцов в шести метрах от нас — на соседней крыше. Мы называем новеньких «наши дети». Мы внимательно следим за ними с момента их первого выхода из гнезда и до тех самых пор, пока они не встанут на крыло и не улетят далеко на море. Возвращаются ведь они уже совсем взрослыми и совсем незнакомыми. Но каждая из них считает Чайку за своего.
А между прочим, наш Чайка, помимо профессиональных горемычных возгласов «Папа-мама, дай копеечку!» — на итальянском языке, да ещё на фоне какого-нибудь адажио на флейте, что украшает общую реальность и одновременно является нравственным уроком для всех нас, выполняет и другую очень важную общественную функцию. Сидя на углу, да на пригорке, Чайка видит издалека, как подбирается транспортная полиция по извилистому переулку. Его свист или возглас приводит в движение всех посетителей-автолюбителей, которыми изобилуют лавочки и лавчонки, кафешки и магазинчики по всей длине улицы. По его сигналу многие прочие бездельники бросаются к выходу из заведений. К моменту, как прибудет полиция, — машины перепаркованы, а те, кому запрещён въезд в центр, спешно покинули опасный район.
И зимой и летом — всегда — Чайка носит светлый замызганный плащ. За длительное время он превратился у него в настоящий домашний халат, исполненный в восточном вкусе. Толстый, уютный, щедро изукрашенный разными цветами. Но Чайка на улице ведь и есть у себя дома. Спальня — на паперти. Перекрёсток переулков — гостиная. Есть даже несколько ванных комнат. Питьевые колонки и фонтаны от лучших скульпторов мира дают ему возможность утолять жажду и совершать водные процедуры. В сезон такая жизнь со стороны начинает казаться более чем сносной. Живёшь себе под чистым небом. И костерка не надо. И ведь готовить тоже не надо. Подают свежайшее. Хороший спальник в удобной нише, под боком — тепло одной из древнейших христианских базилик, на месте великого капища. Болтаешься целый день по округе и болтаешь с прохожими, которые в Риме редко спешат и всегда готовы с головой уйти в диалоги. А перед сном у тебя ванна в фонтане и чуть бренчат в кармане деньжата, пока одеваешься. Такова эта жизнь, и она неразрывно переплетена с жизнью города. Более того — с конкретным местом города. Всякий бродяжка своё место чует и всегда возвращается именно на него. И за это место под солнцем нередко приходится сражаться. Физически. Ведь бывает, что на территорию забредают чужаки. Например, те двое, что живут в том же квартале, возле другой церкви. Вот им близко подходить к Минерве нельзя. Если они пересекают невидимую границу, за которой наш Чайка зорко следит, он берёт палку и со страшным животным рёвом гоняется за посторонними по проулкам.
Другого нашего любимого бродяжку мы зовем Ямамото. По имени известного и самого правильного дизайнера одежды. Наш Ямамото всегда очень круто одет! Именно что в стиле Ямамото. Такое впечатление, что некоторые фасоны сняты конкретно с него. Наш Ямамото ценит качество и предпочитает пространные одежды чёрного или глубокого тёмно-синего цвета. Ну, быть может, иногда у ворота кокетливо мелькнёт горлышко белой футболки. Поскольку он небольшого росточка, а прикид — дорогие ботинки, хорошее итальянское кашемировое пальто или болоньевый плащ — всегда с чужого и сытого плеча, то на маленьком вертлявом человечке с каким-то редким, нутряным чувством стиля смотрится такой наряд отрадно. И ещё почему-то он напоминает мне самурая. Он такой — человек-сражение. Бесстрашный. Быстрый. Очень общительный. Лет двадцать семь, наверное, но кто разберёт! Уж очень сильно загорелый. Порок ещё не изувечил его красивое лицо, поэтому иногда он даже заседает в разношёрстных компаниях в самых настоящих ресторанах. В руке его неизменная сигарета. Для бездомного — истинный шик. Сигареты здесь — это очень дорого. Но он всегда стреляет, и ему все дают. Я в том числе. Только вот места его ночлега не знаю. Верно, он меняет их часто. И он-то как раз самый настоящий хулиган. Точнее, думаю, психически болен, потому так наблюдателен и изворотлив. Но если попадается, наконец, властям за свои проделки, ну, примерно раз в три-четыре месяца, тогда исчезает на несколько дней, а то бывает — недель. Там, где он пребывает в это время, его обривают налысо и немного подлечивают. И вот только устанешь ждать — как снова выныривает неутомимый Ямамото из водоворота площади Пантеона.
Ближайший его сосед, а нередко и собутыльник — тот самый нагловатый мужлан, что прописался в портике «храма всех богов», Пантеона, — при встрече с нами он всегда кричит: «Grappa barricata!», потому мы его так и прозвали — Граппа-Барриката. Дело в том что Grappa barricata — предпочтительный напиток моего мужа в любом заведении, а поскольку Граппа-Барриката — лукавый проныра, то он внимательно следит за окружающей действительностью. В частности, обожает подслушивать разговоры. О чём мы говорим, ему непонятно, но понятно, что чаще всего заказываем. Что подслушает, тем и дразнит. Весь прошлый год Граппа-Барриката просто бухал на площади у фонтана и существовал на пожертвования. Приглядывался. Сначала хотел подлезть к уличным музыкантам, они играют тут в сезон, сменяясь почти поминутно, — а за процессом-то надо следить. И не только полиции, которая посматривает на часы во время выступлений, но должен же быть и наблюдатель за всеобщей справедливостью, ну типа директор площади. А кто на ней главный? Тот, у кого в гостиной все топчутся. И даже через спальню днём туда-сюда ходят, неугомонные, до самого вечера. И фонтан этот питьевой — это тоже его… Но с музыкантами не сложилось. Это крепкая мафия.
Граппа-Барриката не унывал. Правда, в какой-то момент пропал на пару месяцев. А когда вернулся, то перестал громко разговаривать с хозяевами заведений и втирать что-то официантам. Вернулся и пока что не пьёт. Правда, ведёт себя так же оглушительно и нагло. Но теперь положение обязывает, он — распорядитель (пусть и малого чина) лошадиного трафика в Риме. Находит клиентов, обговаривает скидки и маршруты прогулки в экипаже, запряжённом гнедым. А спит он в каморке у любовницы, под самым чердаком, неподалёку.
Есть ещё у нас трогательная, изящная и скромная Эмилия. Это имя, которым она себя назвала. Она, кстати, никогда не просит денежку. И при этом может рассказать подробно, как и куда дойти, подскажет маршруты транспорта и его расписание, поможет разобраться с картой города, уточнит часы работы музеев, кафе, храмов квартала, назовёт и время службы каждой из церквей. Если нужно, проводит. И многое рассказать может — из того, что мы пока плохо понимаем на итальянском.
Официально представились мы друг другу в хмурый денёк. Рим ещё только решал, что ему делать. Качнуться и бессильно погрузиться в изнуряющее марево пекла за сорок? Или лучше сначала захлопнуть все ставни перед страшной грозой?.. А пока просто дул сильный ветер. Мы обнаружили тонкий силуэт бродяжки по дороге на рынок и были приятно удивлены, застав знакомую такой свежей, бодрой и, как всегда, подтянутой в столь ранний час. Впрочем, её ладная фигурка выражала сейчас мучительное сомнение. Пересчитав несколько раз медяки на ладошке, она обнаружила, что на утренний кофе не хватает. Теперь она расстроено что-то бормотала, но мы ей пожелали доброго дня и поспешили добавить нужную денежку. Она растрогалась, разулыбалась, сердечно поблагодарила и спросила наши имена. Так и разговорились.
Кофе Эмилия любит пить в кафе у китайцев. Они держат на нашей улице самую дешёвую и невкусную пиццерию в мире. Зато открыто заведение с семи утра и до самого позднего вечера. Единственное в районе. Итальянцы так не готовы работать. Вообще не готовы! Вон нам роутер крупная компания никак не может привезти. Отрубили в Риме электричество — он и накрылся. Кстати, по району вся линия легла и в кафе или в магазине невозможно было картой расплатиться. «Кэш онли» вступил на целые сутки. И в банкомате было не снять. На неделю квартал парализовало. Вот такая гроза была. Но я про Эмилию. В этой китайской пиццерии ведь есть ещё и бар. Очень демократичный — там подают самый дешёвый эспрессо в районе. Почти как в обычном жилом квартале — 50 центов.
Кстати, мы с интересом наблюдали за реакцией местных. На площадной «рынок» вышли китайцы и вступили в жёсткую конкуренцию — тут два ресторана и четыре кафе плюс три закусочные и мороженица на отрезок улицы в сто метров. Но итальянцы остались невозмутимы — туристов на всех хватит. А потихоньку, зачарованные ценами, некоторые местные к китайцам сами пришли. Теперь с открытия и нередко до самого обеда там заседают постоянные посетители. Ну, во-первых, важная персона — хозяин самой старой в Риме лавки, что напротив, товаров для художников. Во-вторых, его не менее внушительные и молчаливые гости, которые приходят посидеть на красных пластиковых стульях до солнцепёка (у кафе нет разрешения на столы на улице). И ещё один завсегдатай занимает своё место за первым столиком раньше всех — соседка из дома напротив. Премилая старушенция. По утрам она спускается на завтрак — это кофе и самбука (анисовый ликёр), а после исполнения ритуала до следующего утра прячется в доме. Мы всегда приветствуем друг друга из окон, живём буквально на расстоянии вытянутой руки и вместе приглядываем за улицей. Вот только наши окна чуть выше её, и мы видим ещё и то, что творится у неё в гостиной. Так вот: эта милейшая синьора никогда не убирается! Никогда! Хотя на первый взгляд вполне приличная женщина. Ну как так можно! Не знаю. И пока не знаю, как её зовут. Зато точно знаю, что она подружка Эмилии. Это к ней Эмилия спешит по утрам на неназначенное свидание в новое китайское кафе, где они долго и чинно перекидываются новостями. И для Эмилии очень важно всегда самой за этот кофе платить. Утренний — всегда на свои, хотя многие готовы были бы помочь — да просто угостить: в конце концов, главное — приятная компания. И даже вроде бы сами хозяева-китайцы готовы проставлять. Эмилия согласна, но для Эмилии принципиально: за утренний кофе она должна платить из своего кармана.
Спит она на паперти иезуитского храма Игнатия Лойолы. Не представляю, каким образом, но она всегда красиво и чисто одета. Спортивная, с короткой седой стрижкой. Единственное, что подводит её — улыбка в четыре зуба. И если она не «на работе» — то есть не помогает разобраться путнику с клубком мощёных улочек, то зависает в церквях или погружена в азартные игры. У нас внизу модное заведение — табачный прилавок, но хозяин держит там к тому же и тотализатор, а ещё втиснул два игровых аппарата — и какие-то очень ценные. «Раритетные», как сказал один официант из далёкого ресторана за рекой, который тоже приходит сюда играть. И страсти, бывает, в этой душной живопырке кипят нешуточные. В Италии вообще принято пытать судьбу, играть — ну как минимум в лотерею. Очень многие берут себе на сдачу билетик на счастье. А некоторые имеют привычку непременно заходить и покупать себе один по утрам. Эмилия предпочитает автоматы Lucky Lady’s. Иногда ведь даже как следует выигрывает! А ещё она ухаживает за садом возле крошечной церкви древнего братства. И совсем не пьёт.
из моей книжки "Обрывки из реальностей" (то есть из недр этого ЖЖ)
* это пост памяти. после первого карантина все как один исчезли...